Dr. phil. Агита Лусе специально для BNN
Хочу обратить внимание читателей на то, что паника, возможно, не лучшее определение массовых настроений, которые под влиянием коронавируса набирают обороты во многих странах мира, а в последние недели — и в Латвии.
Само слово «паника» часто употребляется в связи с пандемией. Как никак у него есть своя стабильная ниша в разговорной речи. И все же, если мы хотим объяснить разнообразные человеческие реакции на сообщения СМИ (а также на слухи) об угрозе, которую вирус несет экономике, социальному благополучию и здоровью каждого из нас, следует подумать о том, что же тогда есть паника, а что ей не является, и какие обстоятельства ее вызывают. Здесь важно отделить поведение индивидов, групп или толпы.
Слово «паника» часто относят к неадекватной реакции отдельных индивидов на крупные страхи — она может проявляться как бегство, оцепенение или смятение. Например, в условиях массовой катастрофы человек в панике может броситься бежать и тем самым подвергнуть себя еще большей опасности. Следует добавить также, что иногда паника может охватить человека и без очевидной причины — не всегда ее вызывает пережитая или грядущая напряженная ситуация.
В психологии и психиатрии известен такой термин как паническая атака — он относится к отдельным индивидам, а не к группам лиц. В Латвии в последнее десятилетие о таких приступах чаще всего упоминается как о форме проявления вегетососудистой дистонии. Такое индивидуальное проявление паники обычно «не заражает» паникой окружающих.
Поэтому весьма маловероятно, что именно такие индивидуально пережитые эпизоды страха в нынешний период угрозы COVID-19 заставили бы людей поспешить в торговые центры или аптеки, чтобы запастись продуктами, хозтоварами или медикаментами на месяц вперед.
Однако о панике можно говорить и как о совместном поведении нескольких индивидов. Один из подвидов такого поведения — финансовая паника, о которой принято говорить в экономике главным образом в связи со сделками на биржах и в банках. В нынешнем тысячелетии мы не единожды были свидетелями подобной паники ив Латвии. Например, во время краха Parex banka. И хотя коронавирус несомненно несет как мгновенные так и отдаленные экономические последствия, предотвращение паники в финансовом секторе сейчас точно не попадает в фокус повестки дня СМИ.
В самом общем значении коллективную панику, насколько данное явление изучили социальные психологи, характеризует ряд признаков. Во-первых, страх одновременно может охватить нескольких людей, которые в конкретный момент контактируют друг с другом, и в этом случае они, скорее всего, будут реагировать схожим образом или одинаково. Во-вторых, уровень страха каждого конкретного индивида и то, какую угрозу он или она видит для себя, усиливают или ослабляют сигналы, получаемые от окружающих. В третьих, отметаются обычные правила поведения, которые помогают индивидам избегать столкновения интересов.
Социальные психологи говорят о коллективной панике главным образом, как о явлении, которое наблюдается в толпе или в случае крупных катастроф.
Следует подчеркнуть, однако, что данный вид панической реакции встречается в довольно специфических условиях:
1) когда люди воспринимают опасность как весьма серьезную и мгновенную;
2) когда весьма ограниченными видятся пути уклонения от этой опасности;
3) когда ограничено время, за которое опасности можно избежать.
По наблюдениям психологов, для возникновения коллективной паники должны совпасть все три условия. Но есть и ряд косвенных причин, влияющих на поведение толпы, при посредничестве которых группа людей пытается сформировать коллективную позицию в отношении конкретной ситуации и найти подходящее для ситуации поведение. В этом смысле паническую реакцию на некоторые угрозы могу увеличить, например, слухи, а сдержать — хладнокровная или самоотверженная позиция. Именно наличием последней социальной нормы, характерной для группы лиц, объясняется, почему паника не охватила пассажиров «Титаника» в отличие от пассажиров других затонувших кораблей.
Если не говорить о специфическом, характерном для толпы поведении, как показывают исследования, в большинстве массовых катастроф и бедствий паника вовсе не является наиболее характерной для людей чертой — чаще отмечается недоверие, стоическое отношение или даже смирение.
Пандемию COVID-19 однозначно можно классифицировать и как серьезное бедствие, и как массовую катастрофу. Она задела огромное число жителей всего мира, но, похоже, лишь в редких случаях вызвала характерное для толпы поведение. В любом случае, ни в Латвии, ни в ближайших соседних странах до сих пор не сообщалось о случаях, когда угроза коронавируса собрала бы людей в большие толпы в конкретном месте и в определенное время, или о том, что из-за «заразности» массовых настроений усилились бы страхи индивидов и побудили бы их на импульсивные, необдуманные и вредящие собственному здоровью или здоровью окружающих действия.
Поэтому, на мой взгляд, нет оснований говорить о том, что в Латвии люди реагируют на пандемию, руководствуясь индивидуальной или коллективной паникой.
Скорее, есть основания говорить о чувстве тревоги, которое распространяется в конкретных сегментах общества, где-то больше, где-то меньше.
Тревога в отличие от страхов возникает не от конкретного существа, вещи или явления в конкретном месте и времени, а является общим и довольно устойчивым ощущением угрозы без ее явного возбудителя.
Похоже, пандемия во многих из нас вызывает, скорее, беспокойство, а не страх, поскольку, если не считать отдельных профессий, — инфекционист, эпидемиолог или микробиолог, — у большей части общества в первые недели пандемии были весьма ограниченные знания о «поведении» коронавируса, о его устойчивости во внешней среде и о разных видах его взаимодействия с иммунной системой человека.
Настолько, насколько мы осознаем циркуляцию вируса в своем городе, поселке или волости, настолько это невидимое глазу и неслышимое уху присутствие формирует и довольно сильный эмоциональный фон наших повседневных настроений и решений.
На мой взгляд, те случаи, когда люди отправляются в торговые центры и заполняют тележки гречкой, солью и растительным маслом, объясняются попытками развеять в своем сознании этот тревожный фон.
В неординарной ситуации, когда доступная информация о новых обстоятельствах ограничена, или чаще всего является противоречивой, люди чувствуют себя немного лучше, когда они могут целенаправленно действовать. Следует отметить и такое наблюдение коллективного поведения: при возникновении препятствий на пути устоявшегося способа организации и привычного поведения большинство людей не особо склонны к выдумке и придумыванию новых моделей поведения — скорее отмечается решение придерживаться действий, которые применялись уже в прошлом, особенно в прежние кризисные периоды.
И хотя подобные, основанные на стереотипах действия, скорее всего не подстроены под новую ситуацию, это все же действие, а не бездействие, и оно служит как подтверждение того, что эти люди не совсем беспомощны, что они в большей или меньшей мере контролируют новую ситуацию. Конечно, реакции приходится подстраивать, когда появляется больше доступной информации, и когда в конкретной социальной группе (или, например, в «пузыре»), к которой принадлежит человек, формируется хорошо обоснованное видение того, какое действие будет более разумным. Тогда людям предоставляется возможность принять более взвешенные, менее импульсивные решения, не руководствующиеся тревогой.